Интервью Сергея Данилова

Леонид Юленец: Дуэт Сергея Данилова и Александра Гейнца известен широкому кругу слушателей уже более двадцати лет. Как же так получилось, что ваш первый альбом вышел только в 1999 году?
Сергей Данилов: Что касается широкого круга слушателей, то здесь следут оговориться. Мы неоднократно сталкивались с ситуациями, когда мы куда-нибудь приезжали по приглашению, к нам подходили люди и спрашивали: «Ребята, откуда вы взялись?» Мы отвечали, что вообще-то уже больше двадцати лет уже поем. «Странно», — говорили: «А мы вас раньше не слышали:». Дело в том, что, мы являемся, как это принято говорить сейчас, совершенно «нераскрученными» авторами. Так что круг наших слушателей широк, но все же достаточно ограничен. А диски появились тогда, когда появилась финансовая возможность их выпустить. Можно было записать альбом и раньше, у нас даже были предложения и попытки это сделать. Еще очень давно, в конце восьмидесятых, от клуба «Восток» поступило предложение записать пластинку. А условие, тогда, я точно помню, было такое: чтобы записать пластинку на фирме «Мелодия», нужно было предоставить гарантию, что пластинка будет куплена не менее чем в пяти тысячах экземпляров. Надо сказать, что «Восток» даже собирался пойти нам в этом навстречу. Мы были приглашены в студию на Большом проспекте, которая тогда была официальной студией «Мелодии», и сейчас, кстати, тоже имеет к ней отношение, для того, чтобы сделать демо-запись или что-то в этом роде. Получилась очень забавная ситуация. Была у нас гитара фирмы «Кремона», подаренная нам на грушинском фестивале. В общем-то, гитара была неплохая, но у нее был один дефект. Заключался он в том, что пятая струна у этой гитары резонировала на ноте «до». Причем, при обычном исполнении это было практически незаметно для слуха. Это мог услышать только человек, который специально этим занимается. Это услышал звукооператор. Он все время говорил «Стоп!» во время записи и недоуменно спрашивал «Да что у вас там еще играет?». Мы говорили, мол, ничего не играет, одна гитара, и больше ничего нет: Когда стали внимательно прослушивать, он вдруг говорит: «Очень странно:, ну-ка пройдитесь по всем ладам инструмента». Санька (Александр Гейнц — Прим. автора) прогулялся, а звукооператор и говорит: «Стойте, стойте, у вас нота «до» на гитаре резонирует, и когда вы ее отпускаете и начинаете играть другую, «до» все равно продолжает звучать! И в этом месте, получается, как принято говорить, «лажа», потому что вы берете аккорд, в котором ноты «до» в басу уже нет, а «до» все равно звучит!» Мы говорим, это, мол, свойство инструмента такое. Но, если честно говорить, до того момента, когда была обнаружена причина, мы уже сыграли и спели несколько песен, где-то останавливаясь и пытаясь выяснить в чем дело, а время, которое нам было отпущено на запись, попросту вышло. Осталась такая запись, видимо достаточно странная по качеству исполнения. О том, что произошло дальше, мы узнали только по слухам. Дело заглохло, и нам никто ни о чем не сообщил. А потом нам сказали, что состоялся некий худсовет, видимо «Востока» и заинтересованных людей из фирмы «Мелодия». Они прослушали сделанную демо-запись и сказали, что ребята, мол, невнятно что-то поют, и неясно, зачем это нужно записывать. А внятно мы петь и не могли, потому что вся запись была направлена не на то, чтобы мы создали что-то, а чтобы найти причину в этой самой гитаре. Таким образом, идея с пластинкой заглохла, не успев родиться. И еще один раз был случай, когда нам помог наш хороший друг и товарищ Игорь Заяц, очень сильный, на мой взляд, автор, который, к сожалению, сейчас редко выступает. У него есть песня про Афганистан, в свое время ее заметили, и его пригласили на фирму «Мелодия», чтобы он записал эту песню на пластинку афганских песен. И он, ничтоже сумняшеся, позвонил, рассказал о приглашении и вдруг сказал «А у вас тоже песня про Афганистан есть — «Черная трава», давайте поедем вместе. Мы приехали в студию, он записал свою песню, мы записали свою, а дальше опять ирония судьбы: песня Игоря в пластинку не вошла, ее в итоге не взяли, потому что она была для того времени уж очень острой. А наша, такая грустная, лирико-философская вещь, как-то проскочила. Вышла пластинка под названием «Ранены мы в душу тобой, Афганистан», где написано «Песни воинов-интернационалистов и их друзей». Друзья — это мы, так как все остальные, песни которых там записаны, имеют реальное отношение к афганским событиям, они там воевали. А мы, единственные, кто там не был — их друзья. Вот и весь наш опыт общения со звукозаписью до 1999 года.

Леонид Юленец: А как вообще родилась идея написать песню «Черная трава»?
Сергей Данилов: Дело в том, что из Афганистана начали возвращаться наши друзья, которые там служили. Мы их знали по институту, по школе. Когда они вернулись, никто из них ничего не рассказывал. Когда за столом об этом заходил разговор, они предпочитали отмалчиваться, находить другую тему. Был такой случай, я его очень хорошо запомнил, потому что он произвел на меня совершенно шокирующее впечатление. К одному из Сашкиных друзей по школе, который как раз только что оттуда вернулся, все начали приставать, расскажи, как там, да что. Он помолчал, и говорит: «Да что я могу вам рассказать, ребята… Я там был снайпером.» И заплакал… А в то время, когда была написана песня, практически перед выводом войск, году в восемьдесят восьмом, началась такая вакханалия по всей стране, проводились вечера в Кремлевском Дворце, выступали «Голубые береты», на бронетранспортерах даже выезжали, по залу летали воздушные шарики, с ними плясали какие-то девочки. Одним словом, творилось полное безумие. С одной стороны, реальные люди, с которыми разговариваешь, отмалчиваются и прячут глаза, а с другой стороны, происходит подобное, это даже не «ура-патриотизм», это вакханалия, по-другому не назовешь. И тогда, поборов, не знаю ложное ли, чувство стыда и своей непричастности к Афганистану, мы написали эту песню. Надо сказать, ни я, ни Сашка тогда от службы в Афганистане не прятались. Но и не рвались. Были такие люди, которые писали заявление, мол, хочу там служить. Я такого заявления не писал. Я не хотел идти служить в Афганистан: Песня появилась как-то сама собой. Я написал слова и показал Сашке. Он, по-моему, чуть ли не в тот же день написал музыку, ту, которая сейчас и есть в этой песне.

Леонид Юленец: Расскажите о ваших поездках по России и по бывшему СССР. Где довелось побывать, и куда особенно хотелось бы вернуться.
Сергей Данилов: Больше всего хотелось бы вернуться в Магадан и на Камчатку. Отчасти, потому что это самый далекий край, а еще потому, что его красота для нас была неожиданна. Например, путешествуя по Штатам и многое посмотрев, мы все время себе говорили, что в Америке, действительно, очень красиво. Но, с другой стороны, понимали, что у нас ничем не хуже, а местами и значительно красивее. Только там все обустроено, а у нас — нет. Я помню, как мы дважды в своей жизни пытались попасть в Долину Гейзеров, а один раз даже почти попали — помешала нелетная погода. А если бы мы туда попали, нам бы очень повезло. Туда вообще летают только геолого-разведовательные группы. Одна из них после концерта любезно согласилась нас туда забросить. Просто так попасть туда невозможно… Говоря современным языком, в мире есть много интересных мест, где можно заработать очень неплохие деньги на их обустройство, вложив при этом не очень большую сумму. В тех же самых Соединенных Штатах на Большой Каньон народ валом валит! Я уже несколько раз облизывался, глядя на то, как из Лас-Вегаса вертолет уносит людей на Большой Каньон. А стоит это недешево — 250 долларов. Сорок минут лёта — и ты уже на месте. Можно произвести осмотр с вертолета и со всевозможных смотровых площадок, даже встречу с индейцами устраивают… У нас такого, к сожалению, нет… Одни из самых сильных впечатлений от Магадана — люди. Люди там замечательные. Народ, который живет не на материке, отличается от нас. Хочется сказать одну прозаическую вещь — читайте Олега Куваева. Народ, живущий на Крайнем Севере и на Дальнем Востоке — это совершенно другие люди по складу характера. И если в приезжаешь к ним в гости — они демонстрируют просто удивительное гостеприимство. И без всякой навязчивости! Допустим, на столе стоит бутылка водки. Тебе никогда не будут наливать. Ты будешь наливать себе сам — никто не знает, сколько ты хочешь выпить. А, может, ты вовсе и не хочешь. То же самое и с едой — все стоит на столе… Еще очень хотелось бы вернуться в Норильск, где мы были на фестивале…

Леонид Юленец: Там же мороз больше тридцати градусов!
Сергей Данилов: Да, в наш приезд на улице было минус тридцать семь. Машины там оставляют на улице с включенными моторами и они работают всю ночь. На наш естественный вопрос, не жалко ли бензина, нам ответили, что гораздо более жалко двигатель. Бензин все-таки можно, купить, а поменять двигатель значительно сложнее… Нам так не хотелось уезжать из Норильска, что по дороге в аэропорт мы молились, чтобы перед вылетом объявили нелетную погоду. Но чуда не произошло. Мы все-таки улетели. Но вернуться туда очень хочется… Может быть, когда-нибудь и получится. Мы бывали в Челябинске, в Свердловске, в Новосибирске, в Кемерове, один раз прокатились в Омск. На Урале, нас, конечно, замечательно принимали. Были мы и в Прибалтике, правда наши концерты проходили только в Таллине и в Риге. Еще, конечно, Москва, Ярославль, Кострома, Воркута, Печора. Несколько раз были на фестивале в Кирове. Вообще, нет такого города, о котором бы я сказал, что больше никогда туда не приеду… Я бы сказал, мы в этом смысле консервативны и как правило предпочитаем ездить туда, где мы уже были. Хотя, если есть реальные предложения, мы с удовольствием приезжаем туда, где нас хотят видеть. Но это сейчас очень сложно и стоит достаточно больших денег. Когда были моложе, сорваться было, конечно, легче. А сейчас… Например, одно время у Сашки была работа, связанная с бизнесом. Любой пропущенный день — это деньги, и немалые. Я сейчас являюсь первым заместителем директора очень большой гимназии. Для меня уехать на неделю — большая проблема. Она, конечно, решаемая. Если бы люди говорили, садитесь в самолет, прилетайте, дайте концерт и летите обратно — это, конечно, было бы здорово. А в действительности все гораздо сложнее. Поезд до Красноярска идет четверо суток — это с ума можно сойти. Так мы однажды и ехали, поездом Красноярск-Москва мимо зимнего Грушинского фестиваля, на который не попадали, поскольку билетов на самолет было не купить… Но в общем и целом мы легки на подъем и даже поддаемся на авантюры. Иногда после этого раскаиваемся.

Леонид Юленец: В вашем творчестве есть несколько ярких и сильных вещей, написанных на Севере и Дальнем востоке, среди них есть и непростые песни. Как их принимают слушатели?
Сергей Данилов: Не могу поручиться за стопроцентную точность заявления, которое я сейчас сделаю, но год назад в Москве нам рассказывали о том, что песню «Авачинская бухта» едва ли не каждый день передают по радио в Петропавловске Камчатском. Дело в том, что буквально на следующий день после того как мы там ее написали, о нас делали сюжет на радио. Там на радио, мы сразу же ее и записали. Это был восемьдесят восьмой год. А год назад нам рассказали, что с того времени ее постоянно передают на Камчатке. К нашим песням у людей практически всегда хорошее отношение, мы его ощущаем.

Леонид Юленец: Одна из моих любимых вещей — очень острая и пронизывающая «Баллада Дебинского прижима». Чувствуется, ей предшествовало очень сильное впечатление. При каких обстоятельствах она была написана?
Сергей Данилов: Мы были около поселка Дебин. Песня эта написана по реальной истории, и даже не одной. Недалеко от поселка есть единственный мост через Колыму, через который проходит печально известный колымский тракт. Мост — стратегический охраняемый объект, поскольку он единственный. Там есть небольшая горная гряда. Дебинский прижим — то место, где Колыма подходит к горной гряде. Если идти в обход, пришлось бы затратить очень много времени. Дорогу решили вести по скале. Для этого построили специальный лагерь. Те, кому дали срок, кирками и ломами, без всяких взрывных работ пробивали эту самую дорогу. Когда мы там были, лагеря уже, естественно, не было. Нам только издалека показывали то место, где он находился. Там сейчас кладбище, стоят столбики. Позже его показывали по телевизору. Никаких надгробий и могил, вбиты колья от лиственницы, а к ним прибиты донышки от консервных банок, на каждой из которых гвоздем выбито порядковое место в ряду. Сказали о том, что именно это кладбище хотели перенести поближе к Магадану и сделать мемориальным. Однако местные жители воспротивились и сказали — «пусть они лежат там, где их похоронили». Ведь устроить в Магадане братскую могилу — это просто издевательство. Это было летом, а осенью, когда мы уже вернулись, к нам приехали наши друзья из Магадана и рассказали нам, что после нашего отъезда тоже побывали на Дебине… У меня есть карта, где звездочками указаны все гидроэлектростанции, расположенные в Магаданской области. Если бы они реально существовали, то план ГОЭЛРО должен был быть выполнен очень давно. На месте гидроэлектростанции на самом деле находился лагерь. Наши друзья решили проехаться с видеокамерой по этим «звездочкам», чтобы отснять оставшиеся развалины и кладбища и оставить пленку в назидание потомкам. Приехали и рассказали, что были просто в ужасе. Все что находится рядом с дорогами — полностью разрушено, а если пройти поглубже, можно увидеть лагеря. Чтобы «расконсервировать» такой лагерь, потребуется меньше суток… Надо размотать колючую проволоку и достать из ящиков ломы, кирки… Бараки, нары — все на месте, все сохранилось в идеальном состоянии. Такое впечатление, что за этим специально ухаживают. Ребята рассказали, что были просто в шоке и уехали оттуда быстрее, чем туда добрались…В какой-то момент они просто почувствовали, что делают то, чего делать не надо… После приезда наших друзей появилась «Баллада Дебинского прижима». Как сейчас помню, текст я наговорил Саньке по телефону. Тем же вечером он позвонил и спел.

4 марта 2002,
Леонид Юленец.